О премьере оперы "Севильский цирюльник"

Северная столица плотно оккупирована популярным «Севильским цирюльником»: четыре сценические интерпретации в разных музыкальных театрах уже идут, пятая в Михайловском – на подходе. К чему бы это? К необходимости изворотливо, как Фигаро, приспосабливаться к нашей теперешней действительности? Или к неосознанному желанию омыться в светлом источнике россиниевской музыки? 

За свою сорокалетнюю режиссерскую жизнь Юрий Александров ни разу не брался за «Севильского цирюльника» – до прошлого года. Тогда спектакль казанского шаляпинского фестиваля открыл целую серию постановок этой оперы, ибо Александров любит «разминать» выбранный материал на все лады. Вторым был более академичный петрозаводский «Цирюльник», и вот оперный шлягер зазвучал в любимом детище режиссера – театре «Санктъ-Петербургъ Опера», удобно вписавшись в небольшой псевдобарочный зал на Галерной с хорошей акустикой и уютной маленькой сценой. Сюда перекочевали из предыдущих версий многие придумки, в том числе, персонажи из иного века – слуги Берта и Амброджио, бутафорская лошадь, на которой Альмавива с понтом въезжает в дом Бартоло, а также сцена ритуального целования хвоста кобылы его светлости, очень забавно выстроенная на словно застывшей музыке канона – andante перед срывом в вихрь финала первого акта. Но, хотя аналогий и авторских цитат здесь много, спектакль всё же другой. Художник Вячеслав Окунев поместил его в рамки классических белых колонн, словно напоминая, что за окнами холодный стройный Петербург, а в знойную Севилью только играют. Красиво выполненный видеоконтент легко переносит воображение из Испании в Италию или в портретную галерею XVIII века, а в оркестровом эпизоде бури изумрудная зелень с падающими в такт каплями и затем дождь как из ведра за окнами напоминают о питерском лете где-нибудь в Комарово… 

Этот спектакль в целом решен как красочный разножанровый концерт в костюмах, где музыкальные кадансы номеров украшены мизансценами – виньетками и поклонами в ожидании аплодисментов, где первый же сценический номер еще на окончании увертюры – почти цирковое антре клонов Фигаро (они же далее – оркестр Фиорелло, хор, балет, миманс и пр.). А краткое появление цирюльника в образе пресловутой Кончиты Вурст — это уже провокационный эстрадный трюк. Для каватины Альмавивы «из кустов» выкатывают белый рояль, самим своим присутствием в декоре спектакля подчеркивающий концертность представления. Ария Розины во время урока идет на фоне многоярусного барочного зала и тоже заканчивается нарочитым выходом из роли. Получается забавный перевертыш в семистейдж-ревю. 

Такой прием совершенно не отменяет активного действия, сдобренного фейерверком режиссерских выдумок. Александров всегда щедр на них, но в процессе рождения серии «Цирюльников» произошел естественный отбор, и здесь, на маленькой сцене, их количество вполне сбалансировано. Всё ярко, эксцентрично, но без натужного наигрыша. Ну разве что конвульсий многовато у незадачливого опекуна, впечатленного угрозами «Клеветы» в исполнении Валентина Аникина или Николая Михальского. Что не мешает обоим Бартоло – Антону Морозову и Юрию Борщёву – изобразить не заштампованного буфонного дурака, а вполне привлекательного, хотя и с брежневскими бровями, пожилого господина, искренне увлеченного экстравагантной молодой девицей. У Морозова сцена Розины и Бартоло с его арией – это целая история, в которой возмущение на уровне темпераментного скандала сменяется умилением, восхищением и вполне и искренним недоумением – ну зачем же так бессовестно врать! Альмавиве, честно говоря, нужно очень стараться, чтобы завоевать симпатии Розины и зрителя рядом с такими импозантными басами. Но теноровые обертоны в эффектных руладах героя-любовника берут своё, и Граф – Денис Закиров, по возможности расцвечивая образ музыкально и сценически, успешно заманивает девушку мягкой романтичностью или отчаянной бравадой. <…> Однако не исключено, что постановщик изначально концентрировал свой интерес не столько на Фигаро, сколько на Розине как основной пружине интриги. И концентрироваться есть на чем: певица-актриса Ирина Скаженик – явление по-своему феноменальное. <…> в предлагаемых обстоятельствах ее данные идеальны для партии-роли: отлично выровненный бархатисто-плотный голос с красивым тембром и подвижностью, о которой для россиниевских меццо можно только мечтать. Полетность фиоритур восхитительна. Вдобавок – темперамент, пластичность и свободный артистизм, позволяющий органично существовать в любом облике, будь то разъяренная укротительница с хлыстом, оперная примадонна, чувственная обольстительница или прелестная капризная девчонка. 

В той же манере и рисунке на сцене существует другая Розина – звонкое сопрано Олеся Гордеева. Она тоже берет на себя лидерство и <…> является безусловным центром изобретательного спектакля, в котором подкупают фантазия, кураж, актерская и музыкальная ансамблевая слаженность,